В какой-то миг юноша осознал, что больше он не кричит, что он просто больше не может кричать, окончательно сорвав голос. Но это значило кое-что ещё! Крик давал, какую-то возможность, куда то выплеснуть боль, которая теперь стала невыносимой. Физическая боль: жарящееся тело, легкие, отравленные едким дымом и сердце готовое разорваться! К тому же сравнительно безобидная боль в горле от кашля и крика и воспалённые от дыма глаза. Ко всему прибавлялась боль другого вида. Боль душевная! Страх, отчаянье и самое сильное из всех присутствующих чувств: Безумная жажда жизни!
О, да, жизнь Меркуцио любил как никто другой! Несмотря на то, что он часто ставил её на кон, он любил её! Любил со всеми прелестями и невзгодами, которыми она одаряла. Со всеми красками, которые она была полна. Со всеми моментами, которые встречались ему на пути, который теперь казался таким коротким. Он понял это только сейчас. Каким же дураком он был, когда не ценил, то что имело самую большую ценность для человека. Он видел и не раз как погибали люди в междоусобицах двух семейств! Его жизнь не раз подвергалась риску, часто им же самим. Но он никогда так чётко как сейчас не видел ценность этого подарка, который, как оказалось, легко отнять лишь словом! А в его случае не понадобилось и слова. И боль, теперь оказавшись запертой в его теле, в его сердце в его погибающем сознании, пустила корни, которые прорезали его и начала разрастаться, вытесняя все мысли, которые ещё имели место быть.
На секунду ему захотелось делать, то чего он боялся с самого начала! Молить о пощаде! Но самолюбие было видимо последним, что осталось от него самого. Того Меркуцио которым он был и уже перестал быть несколько минут назад. И самолюбие запрещало ему опускаться ниже! Ниже чем он уже находился было представить себе действительно трудно! Сломленный и спятивший он стоял, и мысленно молил, но не о пощаде, а о более быстрой смерти.
Взгляд, не похожий на взгляд человека смотрел туда, где стояла девушка. Меркуцио даже не заметил, как это обстоятельство изменилось. Он видел её лицо перед собой таким же насмешливым как сначала, не замечая, что оно так же поменялось. Юноша понял, что Мюетты нет там, куда он смотрит, лишь, когда узрел копну красных волов у своего носа. Останься в нём хоть что то человеческое, кроме того что уже было описано, он бы удивился, тому что она так резко сменила гнев на милость. Но было ли это милостью заметить смерть для молодого человека на сумасшествие. На удивление быстро он осознал, что узел, державший его, посиневшие от перевязки, руки ослаб и верёвка полетела в огонь. Опав на пламя и кубарем скатившись вниз на землю, при переваливании по земле затушив пламя, охватившее всю его одежу, Меркуцио остался лежать рядом с Мюеттой, не видя её, хотя зная, что она рядом. Он даже не знал точно, что это она. Казалось, из юноши вынули все, чем был полон его разум и воспоминания тоже частично отстранились от него. Тяжёлое дыхание и желание захватить побольше воздуха, чистого воздуха не полного дыма. Кашель в попытке избавить лёгкие от осадков чада, но нехватка сил, что бы перевернуться и сделать это лицом вниз, что бы облегчило дыхание. Боль которая до лодыжек была по прежнему невыносимой, если он вообще ещё что то чувствовал, дальше более мягкая но и более интенсивная боль распространялась чуть ниже колен, он не мог представить как сейчас выглядели его ноги. По телу были слабые ожоги от перекувыркивания сквозь огонь, но они были ничтожны со всем остальным. В особенности со всем в теперешнем внешнем виде парня было ничтожно с его глазами. Не отражающими ничего, опустевшими, широко распахнутыми, остекленевшими глазами.
