Она задумчиво поморщилась, тяжело вздыхая. Безусловно, одежда его сестры пришлась бы ей по вкусу, но... Едва ли избалованная девица могла надеть собственные платья дважды. Чего уж говорить о чужих. Кроме того, Мария была несколько крупнее её, что усложняло поиски. Какой странный, какой глупенький Меркуцио. Над городом стояла ночь, она была в его спальне, а он думал о том, как одеть её. Неужели все мужчины, даже с таким живым и озорным умом, так туго мыслят в самые неподходящие моменты? Сдержанно улыбнувшись, Симона высокомерно задрала и без того вздёрнутый носик и придирчивым взглядом осмотрела покои возлюбленного. - Чтож, у меня нет иного выхода. Я не могу пойти домой в таком виде, пусть и под покровом темноты. - Удержи меня, умоляю, удержи. Заставь меня остаться, словом, действием, чем угодно. Любовь моя... Как странно даже думать об этом. Моя любовь... Как странно воображать, будто я могу любить кого-то. Она скрестила руки на груди, прикрывая то, за демонстрацию чего общество непременно осудило бы её. В конце концов, она замужняя дама. Разве должна она компрометировать себя... первая? Разве должна делать решительный шаг к желанному разврату? Как же она истосковалась по его прикосновениям, которые в воображении её преобразились, становясь самым желанным на свете. - Он прибудет к обеду. - тихо, ледяным тоном произнесла графиня, чтобы не выдать своих истинных чувств. До обеда, ей нужно быть в своей спальне в левом крыле виллы до обеда. Несчастная.

Словно в подтверждение недавних слов о безумии, молодой человек вышел в коридор, направляясь к комнате сестры, и, что самое страшное и волнующее - зазывая за собой Симону. Да, ещё совсем недавно девушка могла твёрдо заявить, что не склонна к авантюрам, что жизнь размеренная и спокойная для неё желаннее всего, но на самом деле всё это рухнуло ещё тогда, когда она затащила юношу в свою комнату, дабы привести в приличный вид его одежду. Что уж говорить о сегодняшней выходке. Она уже почти не плела интриги, все её поступки были полны безрассудства и огромного риска. - Крысу? - изумленно переспросила Монтекки, стараясь избавить своё лицо от гримаски отвращения и ужаса. - Это омерзительно! Крысу, на кровати... Какой ужас! - в этот момент, как бы нелепо это не звучало, Симона поняла, как сильно любить его. Да, точно. Ведь если бы она не любила его, узнав о нём подобное, она захотела бы придушить его. Очевидно, Меркуцио не заметил её импульсов, и решил сначала одеть её, а потом отправить домой. Тяжело вздохнув, девушка на цыпочках подошла ближе, теперь надеясь на скорое завершение этого фарса.

Симона сжалась, опасливо озираясь по сторонам. Находиться в полночный час в чужих покоях, и, более того, собираться взять кое-что из одежды, было для неё верхом эсктримальности. Даже придя в таверну в столь откровенном виде, девушка не испытывала той бури чувств, что завладела ею сейчас. Страх быть обнаруженной ввёл королевну в оцепенение. Она боялась даже подумать о том, что сделала бы сама, увидев в своих покоях подобную парочку. Надо сказать, лишь малый фрагмент этой мысли вызвал в синьоре нервную усмешку. Дав Меркуцио открыть сундук, девушка взяла первое попавшееся платье, надеясь, что благодаря шнуркам оно не будет висеть на ней, и ветром выскользнула в коридор, возвращаясь в комнату герцогского племянника, а там уже принимая свой обычный, сдержанный, чуть высокомерный вид. - Где я могу привести себя в порядок? - спокойно, почти без язвинки произнесла Симона, явно недовольная его намерениями. Что ж, если он сам хочет отправить её домой, она не будет противится. Дважды ползать в его ногах она не будет.

Девушка замерла, едва дыша, по коже пробежал неприятный холодок. Вы спросите - почему, ведь она сама этого хотела. Да, Симона позволяла прикасаться к себе, целовать, смотреть, и ей это даже нравилось. Взгляд она ценила превыше всего, потому что лишь единожды завладев взглядом человека, Монтекки могла взять его душу в плен.
Но этот взгляд предвещал близость. Близость... Перед затуманенным взором проплывали пугающие картинки супружеских ночей. Одно и то же, вновь и вновь, те же слова, словно паршивый спектакль в захудалом театре. На белоснежной коже, там, где её обычно закрывала одежда, виднелись небольшие синяки и кровоподтеки - следы пальцев. За это Симона ненавидела мужа - он каждую ночь уродовал её прекрасное тело. Быть может, Эмилио и был ласков, но уж точно не с молодой супругой. Продажные девки, очевидно, вызывали в нём куда больше нежности.
Девушка судорожно вздрогнула, почувствовав его губы, тая от мягких прикосновений. Она была с ним один лишь раз, и тогда казалось, что это незабываемо, но, Боже, что воспоминания в сравнении с ощущениями здесь и сейчас? Резко вжавшись в постель, Симона внимательно посмотрела на Меркуцио снизу вверх.
- Пообещай мне, что ты никогда не причинишь мне боль. - властно потребовала она, игнорируя ситуацию. - Обещай. - чеканный тон сменился тихим шепотом, маска слетела, обнажая настоящую её. Напуганный ребёнок. Кажется, даже в пять лет она не была такой.

Да ладно, всё же для себя любимых.))
Мгновения было достаточно для того, чтобы осознать - его слова не следует пропускать мимо ушей. Меркуцио являлся человеком, способным на самые невероятные безумства, если сердце его пылало пламенем идеи. - Я убью его! - гулом отдавалось в ушах. Но ведь он не рискнёт всем ради этого? Его свобода? Его Верона? Как же Симоне хотелось верить в это, в то, что парень не сможет пойти на убийство. Но если только подумать, скольких людей Капулетти он ранил, возможно даже убил. Неужели рука его не поднимется на человека, к которому герцогский племянник испытывает презрения и ненависти едва меньше, чем к своему злейшему врагу.
Девушка осторожно и трепетно взяла его лицо в свои холодные ладони, стараясь привести в себя. Конечно, до конца это всё равно не получилось бы, и её бедра частично чувствовали это.
- Чщщ. Тише. Не говори глупостей. - прошептала Монтекки, превосходно удерживаясь от того, чтобы не высказать то, что она сама думает по этому поводу, иначе юноша сорвется прямо сейчас. - Он мой супруг. И... Он считает, что имеет на это право. Так и есть. - спокойный, размеренный тон в то время, как внутри волнами накатывало возмущение. Она сама убьет его, воткнёт в горло нож для вскрытия писем и будет наблюдать, как из артерии хлещет кровь, или отравить, подмешав яд в вино.

Тело охватило приятное напряжение, с губ сорвался тихий долгожданный стон. С Меркуцио всё было совершенно иначе. Да, он тоже не был образцом нежности, но его резкая страсть была лучшим, что когда-либо ощущала девушка в сексуальном плане. Её сводил с ума огонь, заключенный в душе княжеского племянника. Не привычная юношеская пылкость, а самое настоящее пламя, способное спалить даже его обладателя.
Ревность! Имел ли он вообще право на ревность? Должно быть, столько же, сколько она имела право проводить с ним ночи после того, как намеренно разбила его сердце. Тем не менее, оба они нарушали правила.
Монтекки даже не думала о вопросе, который в обычное время мгновенно бы пришёл в её прагматичную головушку. Первый и последний раз? Или теперь всё будет иначе? Глупо было затевать это просто так, но и быть любовниками здесь, в месте, где сплетни разлетаются быстрее стаи напуганных голубей? Убежать - слишком страшно. Жить вдвоём на краю рыбацкой деревушки, там, где никто не узнал бы, кто они такие. Романтика, способная повлечь за собой большие неприятности.
Симона выгнулась, впиваясь ногтями в его влажную спину. Дышать было невыносимо тяжело, но как удержаться, чтобы не целовать его вновь и вновь. Напряжение внизу живота лишь нарастало, но когда он вдруг замедлялся, чтобы помучить её и продлить удовольствие, начинало быстро утихать, словно разгоряченные угли, оставленные без внимания. Порой девушка замирала сама, обнимая ногами тело Меркуцио, вжимаясь в него так сильно, что можно было почувствовать, как он заполняет её до предела.

В какой-то миг с её губ сорвался тихий смешок. Мысль, что так её развеселила, заключалась в следующем: никто не посмеет вломиться в покои Меркуцио до тех пор, пока отсюда доносятся стоны, за исключением разве что, двух-трех персон, которым сейчас точно не до него. Хороший способ остаться с ним - стонать вечно. Правда рано или поздно она охрипнет, или они умрут с голода... Что за ересь в моей голове?
Симона потянулась, чтобы поцеловать его, а затем выгнулась запрокинув голову назад. Ощущение того, что только здесь он может управлять ею, было неожиданно приятным. Время не то, чтобы застыло, но превратилось в непонятную субстанцию. Нельзя было понять, сколько прошло секунд, минут, а быть может уже и часов, время одновременно текло и быстро и медленно.
Предчувствуя приближение того самого пика, ради которого начиналась эта затея, девушка прижалась к нему всем телом, уже не замечая, с какой яростью впиваются ногти в его кожу.

Тело пронзила приятная дрожь, с губ сорвался протяжный стон и девушка обмякла, тяжело дыша. Только сейчас она почувствовала, как было жарко, причем жар этот был сухой, вызывающий лишь одно желание - поскорее прыгнуть в холодную воду. Тело сотрясалось от бешеного пульса, а в мыслях был полнейший сумбур. Симона лежала, уставившись в потолок, стараясь не думать о том, что спустя жалких три-четыре часа придётся подумать о том, что пора возвращаться.
- Давай убежим? - усмехнувшись, вдруг предложила девушка. Понимал ли он, что она всё равно никогда не согласиться сбежать с ним? Идея отправить Эмилио в преисподнюю и то казалась ей более приемлемой. Но даже если вдруг синьор Вампа отправиться в мир иной, возникала ещё одна весомая проблема, и имя ей Эскал. Ни для кого не секрет, что женитьба на вдове мягко говоря не имела популярности в обществе. Безусловно, у неё было высокое происхождение, прекрасная внешность, безупречные манеры, но всё это могло перечеркнуть одно - она уже была замужем. Князь всегда казался Монтекки человеком добродушными, и даже излишне мягким для того, в чьих руках сосредоточено столько власти, но что если его решение будет противоречить планам двух безумцев.
В это вериться с трудом, но Меркуцио не просто заносчивый раздолбай и гуляка с веронских улиц, ввязывающийся во все неприятности, что только можно вообразить, а будущий правитель сего прекрасного города, обязанный (да, смешно) поддерживать порядок и остановить распри меж двумя уважаемыми семьями.

Зачарованная улыбка сползла с её губ, стоило девушке начать по-настоящему слышать то, что он говорит. Казалось бы, Меркуцио был человеком, который, как и она сама, далёк от романтики. Это был не её кузен, который пишет сонеты, дарит цветы, любит прогулки при луне, философские разговоры и сердечные клятвы. Нет, этот парень был до мозга костей земным, его не волновало ничего, кроме обычных для всех людей потребностей, и сейчас он, Меркуцио, говорил это?! Свобода, вот что действительно ценил юноша. Это навевало на него долю романтизма, позволяя восхищенно отзываться об этом прекрасном чувстве, едва ли существующем в объективном мире. Ведь свободными до конца мы можем стать лишь после смерти. Свободными от жажды, голода, усталости, желания быть кому-то нужными. И вдруг Симоне стало по-настоящему страшно. Быть может, хорошо, что им не удалось обвенчаться? Весьма часто люди отзываются о браке, как о потере свободы. А теперь представьте, как ненавидел бы княжеский племянник человека, который его этой свободы лишил.
Поэтому, Монтекки была несказанно счастлива, если можно так выразится, что молодой человек сменил тему, пусть та, надо сказать, была не из приятных.
- Но ты не тронешь его. Это поставит под удар меня, тебя, наши семьи. Это скомпрометирует меня. Мне желаннее быть несчастной супругой, чем вдовой с испорченной репутацией. Подумай только, кто возьмёт меня в жены, если дядя не отправит меня в монастырь. - девушка замолчала, рассматривая локон, который показался ей особенно красивым. Волосы, какие же они красивые, мягкие и блестящие. Кто ещё обладает такими волосами?

Монтекки резко оттолкнула его, поднимаясь с кровати и заворачиваясь в простыню. Лицо её в секунды заледенело, а взгляд больше не выражал той любви, что был всего несколько секунд назад. Идеальная осанка, гордо поднятая голова, и лишь по частому дыханию можно было понять, как сильно девушка возмущена.
- Глупый мальчишка, неужели ты не понимаешь? - вдруг заговорила Симона, поворачиваясь лицом к юноше, отчего часть её лица оказалась освещенной, а другая потонула в тени. Только это одно создавало какой-то пугающий образ. Чего уж говорить о предвкушении её слов. - Я должна быть идеалом в их сознании. Идеалом во всём. И если у меня получится казаться идеальной супругой, я сделаю всё, чтобы достичь этого. Я буду жертвой в их глазах, а он негодяем. Представь, что однажды он позволит себе лишнее, и тогда я сама убью его. - судорожный вздох. Девушка определенно знала, что скажет дальше, но для этого нужно было сделать паузу. - Тебе наплевать на себя, наплевать на меня. Но подумай о своих детях, внуках. Это пятно ляжет и на них. - медленными, осторожными шажками Симона подошла к окну. - Ему нужен наследник. Пока Вампа его не получит, мне придётся проводить больше ночей в его... поместье.

В глазах девушки, помимо вечной мерзлоты, читалось лишь одно - ему не следовало этого говорить. Сердце в груди стучало так яростно, что казалось, будто оно бьется о грудную клетку, прыгая от стенки к стенке. Как он мог сказать ей подобное? Меркуцио словно не понимал ничего, и специально рушил то, в чем она пыталась себя убедить. Так будет правильнее: терпеть, делать вид, что всё хорошо. Она может отомстить, когда ей захочется, но не будет делать этого, потому что она сильна, потому что...
Симона сложила руки на груди и встала на носочки, задрав нос - она часто неосознанно делала так, когда хотела казаться выше во всех смыслах этого слова. - Я не хочу, чтобы кто-то думал обо мне плохо. - уверенным, чеканным тоном объяснила девушка, поправляя простыню, которая начала сползать вниз. - Он цветущий мужчина, Меркуцио, и сам он ни за что не отправиться на тот свет, а раз уж я решила ему в этом не помогать, мне придётся играть в счастливый брак, дабы никто не считал меня несчастной. - Монтекки замолкла. Завершающая фраза юноши стала для неё последней каплей. Метнувшись к нему, Симона замахнулась, желая влепить ему пощечину, но отчего-то остановилась. - Он не поднимал на меня руки. Он лишь забылся. - Не хочешь слышать про "наши ночи"? Но нет же, слушай, как слушала я тебя. Конечно, девушка сильно утрировала, но в её словах не было неправды. Эмилио никогда не бил её. Надолго ли это?.. - В тебе столько пыла, любовь моя. Хотела бы я посмотреть на тебя тогда, когда я буду носить его ребёнка. - эта фраза была призвана добить его. Произнесенная с язвительностью и желчью, она, черт возьми, была самой правдивой в этом фарсовом диалоге. Что будет, когда всё измениться?

Всё внутри сжалось с такой силой, что стало больно. Симона закрыла глаза, наивно полагая, что это позволит ей абстрагироваться, но с закрытыми глазами она только лучше слышала возлюбленного. Только из вредности девушка хотела кричать, что Меркуцио не прав, но аргументов не было и у неё опускались руки. Действительно, откуда она могла знать, поднимет ли у него рука? Кто она вообще для собственного мужа? Ему нет дела до неё. Она словно породистая лошадь, которой хвастаются, но запирают в конюшне.
- Нет, ты не сможешь убить его. Ты не убийца, Меркуцио. Ты не... - Господи, как же ей хотелось в это верить. Но они оба изменились, их сердца загрубели, и неизвестно, на что они были способны. - Что скажут люди, даже если ты честным образом вызовешь его на дуэль? Что скажет Эскал? Эмилио Вампа - мой муж. Чтобы быть со мной, тебе придётся с этим смириться! Даже если ты убьёшь его, откуда мне известно, что ты сделаешь сразу после этого? Быть может, женишься на златокудрой девице с глазами и умом лесной лани. - девушка фыркнула, представляя себе эту особу. И пусть самолюбие просто зашкаливало, тонкие иголочки ревности пронзали ледяное сердечко, оставляя на нём мелкие трещины.

Ну уж нет! - покачав головой, подумала она. Когда-то Симоне доставляло удовольствие стравливать мужчин, толкать их на драки, к тому тонкому лезвию, что перерезает нить дружбы, превращая её во вражду. Ещё пару месяцев назад она едва не разожгла между Бенволио и Меркуцио вражду. Но сейчас... Сейчас всё было иначе. Речь шла в первую очередь о его жизни. Даже если дуэль оставит его победителем, но Эмилио будет мертв, кто знает, что за этим последует. Едва ли это сойдёт ему с рук, несмотря на то, что его дядя сам Эскал. Изгнание, смерть, или что-то похуже?
- Исключено. Он едва ли поймёт твоё ребячество. Подумай, как это будет выглядеть со стороны. Ты ищешь повода, чтобы вызвать на дуэль человека, являющегося мужем девушки, которая не более чем увлечение. Уверена, в его глазах я ничуть не отличаюсь от всех девиц, что когда-либо были в этой постели. - холодно взглянув на молодого человека, девушка указала на кровать. Странно, что Монтекки сначала сказала, а лишь потом подумала об этом, и ей стало противно от собственных слов.
Конечно, никто даже не думал о том, что Меркуцио может променять её на другую женщину, какой бы она ни была, но кто спросит его, если подвернётся действительно выгодная партия.
- Скажи, что любишь меня. - скорее требовательно, чем нежно. Симона выпрямилась, внимательно рассматривая юношу. Легким движением пальцев она развязала узелок на простыне и та упала на пол, оставляя её полностью обнаженной.

Едва заметная улыбка исказила алые губы, кожу окинул жар его прикосновений. Симона изогнула одну бровь, взглянув на Меркуцио снизу вверх, но даже сейчас в её взгляде читалось некоторое высокомерие.
- Я люблю тебя, и это похоже на раскаленные бусины в сердце. Они медленно убивают меня, разжигая страсть, но вытащить их - значит убить себя немедленно. - девушка прижалась к нему, тяжело дыша. Как бы я хотела жить, как прежде. Осознавать, что брак - это мой долг, не жаждать встреч с ним, его объятий, поцелуев. Относиться ко всему с завидным хладнокровием и во всём искать только абсолютную выгоду.
Монтекки осторожно отстранилась, прикрываясь руками. - Я сделаю всё, чтобы гостить у дяди каждую неделю. Ты тоже можешь оставаться в доме Монтекки столько, сколько тебе захочется. Однако, есть одно НО. Нам придётся рассказать Бенволио и Ромео. Знаю, мой брат после произошедшего в том... Заведении вряд ли забудет упомянуть об этом. Порой мне кажется, что он просто ненавидит меня. За мои интриги, за мои слова, за то, что я сделала с тобой. Возможно, ты пытался предаться старым, давно изученным утехам, вести себя как прежде, но ты не понимаешь, как сильно ты изменился для них. - Симона упала на кровать, закрывая глаза и задумываясь над тем, насколько сильно изменилась она. Можно спорить сколько угодно, но едва ли эта любовь сделала её чуточку лучше, добрее, милосерднее. Возможно, чувства добавили ей смирения, но оно не приносило ничего кроме боли.
- Он будет против. Он не позволит нам... Бенволио, мой мальчик, он такой рассудительный.